“Filatura del cotone pettinato”, Wikipedia, l’enciclopedia libera

https://it.wikipedia.org/wiki/Filatura_del_cotone_pettinato

Testo originale		Traduzione
Filatura del cotone pettinato La filatura del cotone pettinato è un tipo di filatura industriale che si applica a fibre di cotone di una certa lunghezza. Il suo prodotto è un filato di cotone di alta qualità resistente, con aspetto lucido e poco peloso. Fasi della preparazione delle fibre Per ottenere un filato vi sono delle fasi di lavorazione che precedono la filatura vera e propria: Apertura delle balle: il disfacimento delle balle è ottenuto mediante una macchina chiamata ball breaker. Mischia: nella camera di mischia il cotone delle balle di diversa provenienza ma di tipologia di fibra similare, con omogeneità di lunghezza e finezza, viene miscelato per comporre diverse miscele, a seconda del filato che si intende ottenere. Apertura: effettuata con l’apritoio per eliminare le impurità. Battitura: l’azione combinata di un organo battitore e di un ventilatore permettono la pulitura dei fiocchi Cardatura: apre e sgroviglia e parallelizza le fibre di cotone, allo stesso tempo vengono eliminate le impurità (frammenti di vegetale e neps, fibre immature difficilmente districabili). Preparazione alla pettinatura: i nastri di cotone cardato vengono riuniti fino a formare una teletta arrotolata di circa 70 grammi metro e per alimentare la pettinatrice la quale è alimentata da 8 rotoli consecutivi. Pettinatura: vengono eliminate le fibre corte e ulteriori impurità e neps, produce un nastro cardato composto da fibre parallele e dalla lunghezza omogenea.		Filage du coton peigné Le filage du coton peigné est un type de filature industrielle qui s’applique à des fibres de coton d’une certaine longueur. Son produit est un fil de coton de haute qualité durable, à l’apparence brillante et peu poilue. Étapes de préparation des fibres : Pour obtenir un fil, des phases de traitement précèdent le filage proprement dit : Ouverture des balles : les balles sont décomposées à travers une machine appelée brise-balles (ball breaker). Mélange : dans la chambre de mélange, on combine le coton de balles de provenance différente, mais composées du même type de fibre à la longueur et à la finesse homogènes, pour obtenir différents mélanges en fonction du fil désiré. Ouverture : étape qu’effectue l’ouvreuse afin d’éliminer les impuretés. Battage : l’action combinée d’un batteur et d’un ventilateur permet le nettoyage des flocons. Cardage : étape qui permet d’ouvrir, de démêler, de paralléliser les fibres de coton et, en même temps, d’éliminer les impuretés (fragments végétaux et neps, fibres immatures difficiles à démêler). Préparation au peignage : les bandes de coton cardé sont réunies pour former une petite toile roulée d’environ 70 g par mètre pour alimenter la peigneuse, laquelle est actionnée par 8 rouleaux consécutifs. Peignage : étape qui permet d’éliminer les fibres courtes et d’autres impuretés et neps et de produire une bande de coton cardé composée de fibres parallèles à la longueur homogène.

Il testo è stato tradotto dalle studentesse e dagli studenti delle classi 3D, 5B, 5C

Docenti di lingua e civiltà straniera: Elettra Bordino

Docenti del DiSLL: Federica Vezzani

Studenti coinvolti: G. G., F. R., V. P., A. R. B., T. Z., M. C., G. P., A. C., A. D. N., G. C., S. Z., J. G., G. G., E. G., F. S.

L. N. Tolstoj, “Otročestvo”, Sobranie socinenij v vos’mi tomax, cap. 1, pag. 1.

Testo originale		Traduzione
Отрочество. Глава I. Поездка на долгих Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома: один — карета, в которую садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная и сам приказчик Яков, на козлах; другой — бричка, в которой едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий. Папа, который несколько дней после нас должен тоже приехать в Москву, без шапки стоит на крыльце и крестит окно кареты и бричку. «Ну, Христос с вами! трогай!» Яков и кучера (мы едем на своих) снимают шапки и крестятся. «Но, но! с Богом!» Кузов кареты и бричка начинают подпрыгивать по неровной дороге, и березы большой аллеи одна за другой бегут мимо нас. Мне нисколько не грустно: умственный взор мой обращен не на то, что я оставляю, а на то, что ожидает меня. По мере удаления от предметов, связанных с тяжелыми воспоминаниями, наполнявшими до сей поры мое воображение, воспоминания эти теряют свою силу и быстро заменяются отрадным чувством сознания жизни, полной силы, свежести и надежды. Редко провел я несколько дней — не скажу весело: мне еще как-то совестно было предаваться веселью, — но так приятно, хорошо, как четыре дня нашего путешествия. У меня перед глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимо которой я не мог проходить без содрогания, ни закрытого рояля, к которому не только не подходили, но на который и смотрели с какою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные платья), ни всех тех вещей, которые, живо напоминая мне невозвратимую потерю, заставляли меня остерегаться каждого проявления жизни из страха оскорбить как-нибудь ее память. Здесь, напротив, беспрестанно новые живописные места и предметы останавливают и развлекают мое внимание, а весенняя природа вселяет в душу отрадные чувства — довольства настоящим и светлой надежды на будущее.		Adolescenza Capitolo 1 – Un lungo viaggio Presso la veranda della casa di Petrovskoe sono stati arrangiati altri due mezzi: uno è la carrozza nel-la quale siedono Mimi, Katen’ka e Ljubočka, la domestica e in cassetta il fattore Jakov in persona; l’altro è il calesse, sul quale viaggeremo noi con Volodja e il suo servo Vasilij, recentemente ripreso in servizio . Il papà, che dovrebbe arrivare a Mosca qualche giorno dopo di noi, se ne sta sulla veranda senza ber-retto e benedice il vetro della carrozza e il calesse, facendo il segno della croce. «Oh! Cristo sia con voi! Andate!» Jakov e i cocchieri (noi viaggiamo sui nostri mezzi) si tolgono i berretti e si fanno il segno della croce. «Andate piano! Buona fortuna!» La scocca della carrozza e il calesse iniziano a sobbalzare lungo il percorso irregolare e le betulle dell’ampio viale scorrono dinan-zi a noi una dietro l’altra. Non mi sento per niente infelice: il mio sguardo interiore non è rivolto a ciò che lascio, bensì a quello che mi aspetta. Man mano che mi allontano dagli oggetti legati a ricordi opprimenti che riempivano fino ad allora la mia mente, questi ricordi perdono la loro forza e veloce-mente sono sostituiti da un rassicurante sentimento di coscienza della vita, pieno di forza, freschezza e speranza. Raramente ho trascorso dei giorni – non dirò allegri: ancora una volta mi sentivo in qualche modo a disagio per aver pensato alla felicità – così piacevoli, lieti, come i quattro giorni del nostro viaggio. Davanti agli occhi non avevo né la porta chiusa della stanza di mia madre, davanti alla quale non po-tevo passare senza rabbrividire, né il pianoforte chiuso al quale non solo non ci avvicinavamo, ma che guardavamo con un certo timore, né i vestiti a lutto (tutti noi indossavamo semplici vestiti da viaggio), né tutte quelle cose le quali mi ricordavano vivamente questa perdita irreversibile e mi ob-bligavano a diffidare di ogni manifestazione della vita per paura di offendere in qualche modo il suo ricordo. Qui, al contrario, nuovi posti pittoreschi e oggetti fermano e intrattengono perennemente la mia attenzione, mentre la natura primaverile trasmette all’anima sentimenti piacevoli – soddisfazioni di autentica e luminosa speranza per il futuro.

Il testo è stato tradotto dalle studentesse e dagli studenti delle classi 4E

Docenti di lingua e civiltà straniera: Marina Bottacin

Docenti del DiSLL: Linda Torresin

Studenti coinvolti: I. A., E. C., G. S. C., B. G., V. L.

L. N. Tolstoj, “Junost’”, Sobranie socinenij v vos’mi tomax, cap. 1, pag. 1.

Testo originale		Traduzione
Юность. Глава I. Что я считаю началом юности Я сказал, что дружба моя с Дмитрием открыла мне новый взгляд на жизнь, ее цель и отношения. Сущность этого взгляда состояла в убеждении, что назначение человека есть стремление к нравственному усовершенствованию и что усовершенствование это легко, возможно и вечно. Но до сих пор я наслаждался только открытием новых мыслей, вытекающих из этого убеждения, и составлением блестящих планов нравственной, деятельной будущности; но жизнь моя шла все тем же мелочным, запутанным и праздным порядком. Те добродетельные мысли, которые мы в беседах перебирали с обожаемым другом моим Дмитрием, чудесным Митей, как я сам с собою шепотом иногда называл его, еще нравились только моему уму, а не чувству. Но пришло время, когда эти мысли с такой свежей силой морального открытия пришли мне в голову, что я испугался, подумав о том, сколько времени я потерял даром, и тотчас же, в ту же секунду захотел прилагать эти мысли к жизни, с твердым намерением никогда уже не изменять им. И с этого времени я считаю начало юности. Мне был в то время шестнадцатый год в исходе. Учителя продолжали ходить ко мне. St.-Jérôme присматривал за моим учением, и я поневоле и неохотно готовился к университету. Вне учения занятия мои состояли: в уединенных бессвязных мечтах и размышлениях, в деланиях гимнастики, с тем чтобы сделаться первым силачом в мире, в шлянии без всякой определенной цели и мысли по всем комнатам и особенно коридору девичьей и в разглядывании себя в зеркало, от которого, впрочем, я всегда отходил с тяжелым чувством уныния и даже отвращения. Наружность моя, я убеждался, не только была некрасива, но я не мог даже утешать себя обыкновенными утешениями в подобных случаях. Я не мог сказать, что у меня выразительное, умное или благородное лицо.		Giovinezza, Capitolo 1 – Quello che ritengo sia l’inizio della giovinezza Io avevo detto che la mia amicizia con Dmitrij mi aveva aperto una nuova visione della vita, del suo scopo e dei suoi rapporti. L’essenza di questa visione consisteva nella convinzione che il senso dell’essere umano rappresenti l’aspirazione al perfezionamento morale e che questo sia facile, possi-bile ed eterno. Ma finora avevo provato piacere solo nella scoperta di nuove idee che derivano da questa convinzione e nella formazione di brillanti piani di un avvenire morale ed energico; ma, tutta-via, la mia vita procedeva con quell’ordine insignificante, complicato e ozioso. Quei virtuosi pensieri, i quali analizzavamo nelle conversazioni con il mio adorato amico Dmitrij, il meraviglioso Mitja , come io, fra me e me, lo chiamavo sottovoce, piacevano solo alla mia mente e non al sentimento. Ma arrivò il tempo, quando quei pensieri con tale fresca forza di rivelazione mo-rale giunsero alla mia mente, che mi spaventai, pensando a quanto tempo avessi perduto inutilmente, e immediatamente, in quello stesso istante, iniziai a voler applicare questi pensieri alla vita, con un solido proposito di non tradirli mai. Considero questo periodo l’inizio della gioventù. A quel tempo correva la fine del mio sedicesimo anno. I maestri continuavano a venire da me. St-Jérôme sorvegliava il mio studio, e io mi preparavo all’università per forza e malvolentieri. Oltre allo studio i miei passatempi consistevano: nei sogni e riflessioni isolate, sconnesse; nel fare ginnastica, per diventare l’uomo più forte del mondo; nel girovagare senza alcuno scopo o motivo preciso per tutte le stanze e in particolare lungo il corridoio delle camere delle ragazze, nel fissare me stesso allo specchio, dal quale, del resto, mi allontanavo sempre con un pesante sentimento di sconforto e per-fino di ribrezzo. Il mio aspetto, mi convincevo, non solo non era bello, ma non potevo neanche con-fortarmi nella consolazione ordinaria di questi casi. Io non potevo dire di avere un viso espressivo, intelligente o nobile.

Il testo è stato tradotto dalle studentesse e dagli studenti delle classi 4F

Docenti di lingua e civiltà straniera: Marina Bottacin

Docenti del DiSLL: Linda Torresin

Studenti coinvolti: Z. D. M., C. G., S. M., K. M., A. M., A. P., G. V., L. Z., G. Z.